Несмотря на видимую скромность и камерность постановки, режиссёрский дебют Пола Дано удался – об этом можно сказать уверенно. Выбрав нейтральную атмосферу – условную глубинку 60-ых – он рассказал историю простую, но честную, почти не приукрашенную. Отец, мать и четырнадцатилетний сын живут бедно, но не жалуются – пока в один прекрасный день глава семейства не теряет работу. Странным образом это выводит его из колеи, заставив броситься сгоряча на добровольную каторгу по тушению лесных пожаров. Непредсказуемо поступает и мать, становящаяся вдруг самоуверенной, независимой и способной наделать глупостей. Причина оказывается банальной: в их браке нет любви. Недавно или с самого начала – сказать трудно. Так или иначе, жизнь начинает рушиться.
Маленькой с виду трагедии, случившейся в этом маленьком семействе, сочувствуешь от души. Как минимум, потому, что никто из супругов не оказывается откровенным негодяем, клишированным эгоистом, деспотом или пьяницей – тем, на кого можно запросто свалить вину. Оба совершают ошибки – и оба раскаиваются, тяжело переживая разрыв, так как всё видит их мальчик. И он – вторая причина, по которой смотреть равнодушно на происходящее не выйдет. Добрый, наивный и отзывчивый, с беззащитным взглядом и ранимой душой, Джо с недоумением и отчаянием наблюдает за родителями, совершающими немыслимые поступки. Он простит их и смирится с ситуацией – но то, как привычная измена выглядит в глазах ребёнка, цепляет сильно.

Страсть Германов к прошедшим эпохам – и всегда своей собственной страны – вылилась у Германа-младшего в очередное творение. В очередной, с любовью воссозданный пласт времени, пришедшийся в многострадальной нашей родине на 70-ые, сразу после «оттепели». Сергей Довлатов – молодой талантливый литератор – ищет себя в советском Ленинграде, подрабатывая журналистом и пытаясь написать книгу. Роман, конечно, как делали это все классики. Но реальность такова, что писать о ней запрещается. Обивая пороги редакций, Довлатов получает отказы – десятки отказов. А напишите-ка про героев труда, возьмите интервью у поэта-рабочего, придумайте стихотворение, воспевающее нефтяников – тогда подумаем. Зачем иронизируете, зачем издеваетесь? Зачем лагерь, зачем Гоголь напился? Стыдно. Писать нужно о глобальном, о подвиге человека – и светлое что-нибудь. В ответ молчание, недоумение, желание договориться, убедить – от души проматериться, наконец, хлопнуть дверью, с горя напиться и уснуть. Видя по ту сторону Брежнева, с которым дружишь, и надеясь, что завтра проснёшься где-нибудь не здесь – в Америке, к примеру. Но нет. По-прежнему похмелье, опостылевшая родина, друзья-декаденты, разглагольствования, застой. Не печатают.
Шесть дней из жизни автора «Чемодана» и «Наших» полны безнадёги, грустной иронии. Хотя она довольно условная, сконструированная – как и всё это кино. В нём больше не довлатовского, но германовского, наследственной их помешанности на деталях, на словах, которые десятки героев, мелькая перед камерой, произносят манерно, неожиданно, как заученный монолог. Сказал как отрезал – и растворился. Но какофония толпы, случайных прохожих и свидетелей происходящего привычна, понятна, слуха не режет. А уж глаза – тем более. Ведь очарование ушедшей эпохи – в этих самых лицах, застигнутых врасплох и между делом. За привычными разговорами, жестами и атмосферой, чувствующейся в кадре везде – как и за его пределами. Уникальное свойство германовских фильмов. Обоих Германов.
