О «Дикой жизни» и «Довлатове»

Продолжаем.

Дикая жизнь | Wildlife | Пол Дано | 6

Несмотря на видимую скромность и камерность постановки, режиссёрский дебют Пола Дано удался – об этом можно сказать уверенно. Выбрав нейтральную атмосферу – условную глубинку 60-ых – он рассказал историю простую, но честную, почти не приукрашенную. Отец, мать и четырнадцатилетний сын живут бедно, но не жалуются – пока в один прекрасный день глава семейства не теряет работу. Странным образом это выводит его из колеи, заставив броситься сгоряча на добровольную каторгу по тушению лесных пожаров. Непредсказуемо поступает и мать, становящаяся вдруг самоуверенной, независимой и способной наделать глупостей. Причина оказывается банальной: в их браке нет любви. Недавно или с самого начала – сказать трудно. Так или иначе, жизнь начинает рушиться.

Маленькой с виду трагедии, случившейся в этом маленьком семействе, сочувствуешь от души. Как минимум, потому, что никто из супругов не оказывается откровенным негодяем, клишированным эгоистом, деспотом или пьяницей – тем, на кого можно запросто свалить вину. Оба совершают ошибки – и оба раскаиваются, тяжело переживая разрыв, так как всё видит их мальчик. И он – вторая причина, по которой смотреть равнодушно на происходящее не выйдет. Добрый, наивный и отзывчивый, с беззащитным взглядом и ранимой душой, Джо с недоумением и отчаянием наблюдает за родителями, совершающими немыслимые поступки. Он простит их и смирится с ситуацией – но то, как привычная измена выглядит в глазах ребёнка, цепляет сильно.

Визуальный минимализм и самоотдача актёров подкупают уже окончательно, так что определённую наивность и видимую вторичность простить режиссёру хочется. Джейк Джилленхол и Кэри Маллиган как будто созданы для таких ролей. Способные быть сложными и яркими, здесь они симпатичны простотой, трогательным и понятным несовершенством – тем, что и делает людей людьми. И ещё один козырь – уместная развязка. Общая сдавленная атмосфера обыденности, серости и неустроенности оборачивается вдруг надеждой. Почти неоправданной – но ощутимой. И в чисто символическом единении на фото угадывается единение душ – несмелое утешение, по крайней мере. Так, на полутонах, с любовью к своим героям, Дано ведёт нас весь фильм. Не поражая глубокомысленностью замысла – но располагая его ясностью, неброской гуманистичностью – качествами для кино ныне редкими.

Довлатов | Алексей Герман мл. | 6,5

Страсть Германов к прошедшим эпохам – и всегда своей собственной страны – вылилась у Германа-младшего в очередное творение. В очередной, с любовью воссозданный пласт времени, пришедшийся в многострадальной нашей родине на 70-ые, сразу после «оттепели». Сергей Довлатов – молодой талантливый литератор – ищет себя в советском Ленинграде, подрабатывая журналистом и пытаясь написать книгу. Роман, конечно, как делали это все классики. Но реальность такова, что писать о ней запрещается. Обивая пороги редакций, Довлатов получает отказы – десятки отказов. А напишите-ка про героев труда, возьмите интервью у поэта-рабочего, придумайте стихотворение, воспевающее нефтяников – тогда подумаем. Зачем иронизируете, зачем издеваетесь? Зачем лагерь, зачем Гоголь напился? Стыдно. Писать нужно о глобальном, о подвиге человека – и светлое что-нибудь. В ответ молчание, недоумение, желание договориться, убедить – от души проматериться, наконец, хлопнуть дверью, с горя напиться и уснуть. Видя по ту сторону Брежнева, с которым дружишь, и надеясь, что завтра проснёшься где-нибудь не здесь – в Америке, к примеру. Но нет. По-прежнему похмелье, опостылевшая родина, друзья-декаденты, разглагольствования, застой. Не печатают.

Шесть дней из жизни автора «Чемодана» и «Наших» полны безнадёги, грустной иронии. Хотя она довольно условная, сконструированная – как и всё это кино. В нём больше не довлатовского, но германовского, наследственной их помешанности на деталях, на словах, которые десятки героев, мелькая перед камерой, произносят манерно, неожиданно, как заученный монолог. Сказал как отрезал – и растворился. Но какофония толпы, случайных прохожих и свидетелей происходящего привычна, понятна, слуха не режет. А уж глаза – тем более. Ведь очарование ушедшей эпохи – в этих самых лицах, застигнутых врасплох и между делом. За привычными разговорами, жестами и атмосферой, чувствующейся в кадре везде – как и за его пределами. Уникальное свойство германовских фильмов. Обоих Германов.

Сергей Довлатов – лишь один из многих. Тех, кто страдал, бродил непонятым, искал цель – в абсурдной и бесцельной жизни. Появится несколько раз Бродский – и Ходченкова, и Козловский, и другие прекрасные лица, что хотелось бы видеть подольше – и получше узнать. Но в этой призрачной вселенной, призрачные надежды призраков-интеллигентов гонят их всё время прочь, сталкивая иногда с героем, который не больше человек, чем они. Милан Марич – не Довлатов, не слишком похож даже. Это неприкаянный, молчаливый, отчаянно-шутливый образ его – такой знакомый для миллионов тех, кто узнал Сергея после, по его книгам. Понятного, простого, невероятно наблюдательного, остроумного – настоящего писателя, каким стать в СССР было крайне трудно. Вот и пришлось уехать. Пришлось и Бродскому, и многим другим – и о них-то и снят этот фильм. Пусть вторичный на фоне «Бумажного солдата» или отцовского «Хрусталёва» – но всё равно симпатичный. И тем, что узнаваемо германовский, и тем, что по-довлатовски нелепый.