Точно так же и постановка самого режиссёра – как по смыслу, так и по форме – идеально выражает современное искусство в его стремлении сотворить нечто вычурное и часто невнятное с целью создать видимость новизны, оригинальности или чего-то ещё – пусть даже, на деле, это не более, чем обыкновенный выпендрёж, дешёвая эффектность или просто бедная выдумка. Тем не менее, в попытке буквально следовать за реальностью, создавая видимость постоянного присутствия в этом фильме (пьесе, whatever) внутри фильма открываются немалые возможности для нового осмысления и демонстрации этой самой «реальности», ещё очень мало понятой современными режиссёрами при всех имеющихся у них технологиях и инструментах для более глубинного её препарирования.
И сам «Бёрдмен» лишь демонстрирует, намекает на эту возможность, приоткрывает дверь – будучи, по сути, пшиком, выстрелом хлопушки, замысловатым разноцветным платком, который, по сценической традиции, глуповатый клоун продолжает вытаскивать из своего кармана, понимая, что конца ему нету. Так же простодушно эффектен, но всё же глуповат и трюк Иньярриту, содержащий немало технических и актёрских находок, так хорошо пролетающих в ритме несмолкающих едких диалогов и фоновых ударных – но не имеющий ничего, кроме голой формы (притом что снимать одним или как бы одним планом никакой необходимости не было), из-за чего и до искусства, очевидно, не дотягивает. Хотя, быть может, это и есть лучшее отражение современных веяний и современных художественных откровений. Быть может, то, что называют теперь «искусством», возможно только в таком виде. В формате эклектичного, броского и изобретательного эксперимента. Эксперимента ради него самого, в поисках как будто бы новых истин, нащупать которые становится всё сложнее – и которые, в действительности, ускользают, едва-едва поблёскивают между кадрами, всё время что-то обещая – но оставаясь всё на той же недосягаемой высоте.
